Издано: GEO
Девочка и мальчик сидят на газоне. Платок у девочки слегка приподнят над линией лба – это ее вызов системе. А еще они держатся за руки. Лица напряжены, и двое друзей девочки с мальчиком дежурят у тропинки, чтобы вовремя предупредить о случайном прохожем, который может заметить бесстыдников и сообщить куда следует. Кадр Рены Эффенди снят в Иране – и при взгляде на него как-то сразу понятно, что в двадцать первом веке такое не снимешь ни в одной другой стране мира.
Государств, которые держат своих граждан в постоянном страхе, на планете хватает. Северная Корея или Сомали могут перещеголять Иран в узаконенной жестокости. Саудовская Аравия со своим «Комитетом по поощрению добродетели и предотвращению порока» еще суровей в вопросах чистоты ислама. Но если во всех этих местах атмосферу давно и основательно стерилизовали, чтобы и мысль о неподчинении не могла прийти в голову, то в Иране еще живы воспоминания о другой жизни. Потому что всего 33 года назад здесь было светское государство, и только потом случилась Исламская революция.
«Посторонний взгляд», заявленный в названии выставки, принадлежит пятерым знаковым фотографам, родившимся в Советском Союзе. Опыт жизни в СССР учит различать тонкие нюансы (и даже обаяние) несвободы, когда западный зритель видит один только кромешный ад и безнадежную борьбу добра со злом.
Военный репортер Юрий Козырев снимал падение десятка деспотических режимов, похожих и не похожих на иранский. Сергей Максимишин объехал половину третьего мира в поисках элегических сюжетов про «жизнь других». Сергей Каптилкин с равным успехом снимает моду и новости. И, наконец, фотографы-документалисты Рена Эффенди из Азербайджана и Карен Мирзоян из Армении. Каждый из них рассказывает свою историю.
У Максимишина эта история самая доступная – про постоянное присутствие Большого Брата (даже, скорее, двух Больших Братьев) в жизни любого иранца. В кадр то и дело попадают вездесущие портреты мрачных бородачей — аятоллы Хомейни, вдохновителя исламской революции, и нынешнего духовного лидера, аятоллы Хаменеи.
Эффенди и Мирзоян сняли свою, фотографическую, версию фильма «Стиляги» — про молодую и дерзкую богему в тоталитарном государстве. Это рок-музыканты и студенты Тегеранского университета, которые пытаются быть свободными – в меру дозволенного — хотя бы в своих гетто. В тесном гараже рокеры дают бесстрашный концерт с песнями про политику (серия Мирзояна). На снимке Рены Эффенди девушка, закутанная в черное с ног до головы, репетирует балет в университетском актовом зале, где давно не меняли обои.
Козырев показывает библейскую пустыню, где есть ветер, камни и люди, одетые по моде двухтысячелетней давности. Зал, где бородатые люди занимаются традиционным иранским спортом – с деревянными снарядами, похожими на музыкальные инструменты. Солнце бьет сквозь прорези в глиняных стенах, подсвечивает дым и пыль. Тысяча человек распростерлась на полу огромной мечети – но даже в этой сцене, которая могла иметь место и пятьсот, и тысячу лет назад, есть приметы времени и страны: между рядами стоят специально обученные люди, которые следят за правильностью выполнения поклонов.
Выставку затеял загадочный фонд поддержки культуры и искусства «УМАНА» — организация со штаб-квартирой в Москве, которая формально никак не связана с правящим режимом, но занимается тем же, чем и телеканал Russia Today в отношении России — продвигает положительный образ страны. Поэтому на выставке нет ни подъемных кранов, у которых на крюке болтаются повешенные, ни сцен побиения камнями («в землю закопаны белые мешки, подергались – стали красными», как описывают это зрители). Здесь есть свои плюсы: кровь (стараниями жюри World Press Photo) перестала быть надежным способом навязать сочувствие к жертвам – она одинаково красная во всех странах, и прямое насилие не вызывает прежних эмоций. В отличие от мирных граждан тоталитарной страны, у которых на лице написано, что атмосфера нестерпимо давит со всех сторон.
Новости заставляют думать, что совсем скоро эти фотографии назовут довоенными, а военным фотографам найдется в Иране много работы. Вряд ли эти снимки будут выразительней. Все арабские революции выглядят для постороннего одинаково. Человек с автоматом прежде всего повстанец, и только потом – вчерашний юноша из университета, который учил балету девушку в черном.