Издано: The British Journal of Photography
Персонажи его работ — советские обыватели — поразили мир своим откровенным и странным представлением о красоте и свободе. В начале 90-х его фотографии воспринимались как социальные, они разрушали представления об асексуальной постсоветской России. Сейчас те же самые фотографии читаются как рентгенограммы внутренней жизни персонажей.
Фотограф Николай Бахарев – рыжий с проседью невысокий человек с бородкой и в роговых очках. Он живет в восточно-сибирском городе Новокузнецке Кемеровской области и снимает на заказ городских жителей. Он делает это больше тридцати лет. Летом он подрабатывает съемками на пляже. Он родился в сибирской деревне в 1946 году, в четыре года потерял родителей, рос в детском доме до совершеннолетия, потом работал слесарем на металлургическом комбинате – пока не взял в руки камеру. Его фотографии участвовали во множестве международных и российских выставок. Попытка московских галеристов перевезти Бахарева в Москву не увенчалась успехом – его специфический метод трудно приживался в столице, и результат не удовлетворял художника. В итоге он вернулся в родной Новокузнецк.
Начиная с ранних фотографических серий, снятых в 70-е («Развлечение», «Вместе», «Дубли», «Отношение»), главной темой Николая Бахарева были люди в своей интимной обыденности, обитатели российской глубинки — в природной или домашней обстановке, среди календарей с картинками, бутылок советского шампанского, букетов и несвежих глянцевых журналов, люди в эротических позах.
Съемка Бахарева отличается изнурительным для моделей многочасовым позированием, в результате которого модели расстаются с традиционными моральными установками, связанными с наготой. Одна из моделей Бахарева, студентка из Новокузнецка Юля рассказывает: «Ты желаешь поиграть в top-model с переодеваниями, перебираешь свой гардероб, бежишь к подружке за заколками и шарфиками. И невдомек тебе, что его интересуют не твои позирования, слизанные с цветных обложек, а твоя индивидуальная пластика, твоя телесная интерпретация своего внутреннего образа».
Он создает ситуацию, в которой дряхлое коллективное тело социализма разбивается на множество индивидуальных представлений, освобожденных от советского лицемерия. Он наблюдает и фиксирует эту метаморфозу. «Обнажение не самоцель, это технология, — объясняет свою стратегию Бахарев. — Важно разговаривать со средой, со временем».
Его модели позируют ему в среде своего постсоветского быта, где провинциальный китч малогабаритных квартир выражает стремление к красоте. Но дело не в монструозности советской фактуры. Фотографические откровения Бахарева лежат не плоскости этнографии. Дело в той двусмысленной искренности, с которой его герои сообщают о себе. Проводником этой искренности становится интимность, не существовавшая в советском социальном теле, поэтому заселенная разнообразными фантазмами. Именно они и открываются в процессе многочасовых сеансов позирования. Молодые и старые провинциалы раздеваются, чтобы вместе с одеждой снять с себя свои социальные роли, обнажаются внутренне. Они предъявляют зрителю приватный фантазматический мир желаний, свои новые роли в реальном мире, от которого надежно защищены уютным домашним интерьером.
Интерьер, в который помещены разные люди, прочитывается как общий советский контекст, который идентичен частному, так как частное лишено специфики и тождественно общему.
Натурщики пытаются представить, как увидит их зритель. Фабула его фотографий – человек пробует осознать себя, свои желания и свою телесность прежде, чем будет увиден другими. (В то же время, желание, раскрывшееся при встрече с фотографом, сталкивается с нехваткой опыта подобной ситуации.) Работы Бахарева выявляют труд свободы, напряжение привлекает зрителя. Хотя в центре остается клишированный соблазн, напряжение выявляет искусственность удовольствия быть моделью. Видно, что модели Бахарева пытаются следовать стереотипам позирования – они очень демонстративны в откровенности поз и прямоте взгляда в камеру. Примерами для подражания становятся классические изображения на репродукциях, реклама и порножурналы. Это довольно странный самодеятельный опыт придания телу товарного вида, превращения в продукт.
Бахаревские персонажи предъявляют нам себя через стереотипные образы поп-культуры. Фотограф показывает нам эти персонажные присвоения не иронически и цинично, но и не безучастно. Он всегда на стороне модели, активно сотрудничает с ней. Вместе с тем он, кажется, знает о своих моделях больше, чем они сами. Бахарев ищет зоны, в которых сквозь стереотипы массовой культуры и провинциальных представлений об интересной, красивой жизни приоткрывается Реальное его персонажей – это Реальное разрыва, истина той приватной жизни, которая в фотографиях говорит сама за себя.
Его фотографию отличает жесткая ролевая структура – модель всегда позирует, фотограф следует за ее желаниями. Это структура обслуживания желания, где желание изначально скрыто – иначе говоря, в фотографии Бахарев практикует нечто подобное тому, что происходит на сеансе у психоаналитика, только его клиент не проговаривает, но показывает желаемое. Речь, открытая для аналитического препарирования, заменяется жестикуляцией тела.
Мы видим триумфальную манифестацию общечеловеческого в незамысловатой новокузнецкой проекции на жизнь, скажем, водителя грузовика, мужа парикмахерши. Истина фотографического взгляда Бахарева есть следствие неузнавания собственной жизни его персонажами. Его фотография сообщает нам истину посредством искреннего самообмана моделей перед объективом. Она напоминает нам, что наши действия всегда часть рассматриваемых нами обстоятельств, а наши ошибки есть часть истины.
Фотограф показывает вовлеченность телесности в собственный контекст, отличный от контекста существования человека. Он указывает составляющие образа и наделяет их самостоятельным смыслом. Бахарев вписывает тело в систему природных или бытовых очертаний, выстраивает ряды подобий – визуальных или смысловых. Визуальное подобие – как омоним — когда тело обменивается с.фоном своим визуальным значением. Смысловое (синонимическое) подобие предъявляет тело как культурный знаменатель человека и его окружения (природы или интерьера).
Поэтика его фотографий погружена в эту систему подобий. Бахарев не только угадывает желания клиентов, но вскрывает культурные прототипы откровенной пластики своих клиентов. В своих наивно-претенциозных позах его герои неосознанно следуют некой старой моде. Как фотограф, отрабатывающий заказ, Бахарев делает убедительной роль, избираемую его клиентом. В силу этой убедительности его фотографии могут создавать впечатление документа из разных времен. Бахарев вместе с моделью занимается чем-то вроде культурной археологии, превращая провинциальное в аутентичное. В долгом позировании и провокационном общении во время съемки его герои переступают за рамки общественной морали и представлений о приличиях, доходят до почти экстатического состояния самообнажения. Журнал «Афиша» приводит слова Олега Нестерова, московского натурщика Бахарева:«Он фотографировал меня часов пять и настолько измучил физически, что вселил в меня какие-то «полетные» чувства. От него веет энергией; своими точными, короткими и емкими фразами и жестами он создает какую-то карусель вокруг тебя, просто перестаешь себе принадлежать и прекращаешь пытаться что-то изобразить. Таким образом он извлекает из тебя суть… Это величайший современный фотограф».